Покупка хутора Йоун Хельгасон Рыбаки уходят в море #32 Жанр рассказа имеет в исландской литературе многовековую историю. Развиваясь в русле современных литературных течений, исландская новелла остается в то же время глубоко самобытной. Сборник знакомит с произведениями как признанных мастеров, уже известных советскому читателю – Халлдора Лакснеоса, Оулавюра Й. Сигурдесона, Якобины Сигурдардоттир, – так и те, кто вошел в литературу за последнее девятилетие, – Вестейдна Лудвиксона, Валдис Оускардоттир и др. Йоун Хельгасон Покупка хутора Это был небогатый хутор в маленькой долине на востоке страны. Мне пришло в голову купить его. В летнюю пору я дважды проезжал мимо и каждый раз любовался его красотой. Хутор скромно прижимался к подножию холма. Я не мог забыть его. Я видел много других хуторов, но этот засел у меня в памяти, и мне казалось: я слышу вечные переливы ручья, скользящего по склону горы у самого дома. Я представлял себе, как уютно слушать его болтовню и засыпать под его журчание. И вдруг я увидел в газете объявление: Продается хутор Маленькая Яма – хороший жилой дом, удобное расположение. Далее шел длинный перечень всех его достоинств. Многое было явно преувеличено, и я не стал читать до конца. Но воспоминание, таившееся в моей душе, не покидало меня, и мне во что бы то ни стало захотелось купить хутор. В конце зимы я отправился на восток. Арнльоутура из Большой Ямы я едва знал, но у этого человека деловая хватка, и я решил обратиться к нему. Как же, хутор еще не продан, это Арнльоутур знал точно, правда, зимой оттуда все вывезли, и теперь там, кроме пустого дома, смотреть не на что. – Лучше меня этот хутор не знает никто, – сказал Арнльоутур. – Я пойду с тобой, они сами просили меня помочь с продажей. Мы отправились на хутор. Идти было недалеко. Нас встретило журчание ручья, то спокойное, напоминающее шепот, то звонкое, будто серебряная струна. Все было так, как я себе представлял: тихими вечерами этот ручей болтал на разные голоса. Арнльоутур прислушался к его песне. Перед нами раскинулся огороженный луг, маленький, но густо поросший травой. Изгородь едва держалась, придется немного повозиться, чтобы поправить ее. Я остановился и посмотрел на холм. Мне казалось, что я вижу таволгу, растущую вдоль ручья. Летом ее запах вместе с шумом воды должен проникать в открытые окна. А если бы там росли березы, до хутора доносился бы и аромат берез. И туда прилетал бы приветливый дрозд. Арнльоутур толкнул меня в бок. Ему не терпелось зайти в дом, чтобы показать мне, какой оттуда открывается вид. Этот ручей, из-за него, конечно, могут набавить цену: еще бы, прямо у дома можно и белье полоскать, и вымачивать соленую рыбу. Двор мне понравился: мощенная камнем дорожка, у сарая – огромный валун с выдолбленным отверстием, чтобы привязывать лошадей, огород, обнесенный изгородью из дерева, которая уже слегка осела. Арнльоутур направился к двери. Ключи у него были с собой. Замок немного заело, но он справился с ним довольно быстро. Дом выглядел не слишком богатым. Он был сложен из бревен, стоял на каменном фундаменте и был покрыт гофрированным железом. Сперва мы попали в сени, где по стенам прибиты крючки для одежды. Арнльоутур сказал, что в доме есть маленькая комнатушка и большая горница, а на чердаке – еще две спаленки и кладовая, кухня и чулан расположены в подвале. – Построено добротно, из хорошего материала, – сказал он, – да видишь, с годами обветшало. В подтверждение своих слов Арнльоутур подергал крючки, но они держались прочно. Потом открыл следующую дверь. Мы очутились в тесном коридоре, откуда на чердак вела узкая лестница; ступеньки стерлись, особенно посередине. Арнльоутур решительно полез на чердак, я последовал за ним. – Берегись, а то голову расшибешь, – сказал он, стоя на верхней ступеньке. В этих комнатах стены были некрашеные, на тесовых досках видны все сучки и прожилки. Я осмотрелся. – Можешь оклеить стены или покрасить, если тебе не по душе голое дерево, – сказал Арнльоутур. – А по мне, так даже лучше. – Пожалуй, я оставлю, как есть, – ответил я. – Пусть дети смотрят на дерево. Это развивает воображение. – Как же без воображения, – сказал Арнльоутур, – без воображения никак нельзя. Я распахнул окно и выглянул во двор. Арнльоутур постучал по стене костяшками пальцев, почесал подбородок и сказал, что дом простоит еще долго. Потом мы спустились вниз, он опять шел впереди. Нижняя комнатушка была выкрашена в синий цвет – красивая комната, но уж больно маленькая. Арнльоутур ударил ногой по обшивке стены и рассмеялся: – Блох в этих старых бревнах видимо-невидимо. Пазы конопатили паклей или мохом, чем не жилище для блох. Этим тварям хватает даже самой маленькой дырочки, черт бы их побрал. – Что? Значит, здесь было грязно? – спросил я. – Грязно? Я бы не сказал. Однажды здесь заночевал пастор Сигурд, как они на него налетели! Он неловкий, только схватит блоху, а она у него промеж пальцев прыг, сам знаешь небось. Теперь-то что, теперь избавиться от блох ничего не стоит. Купил порошок в аптеке – и готово дело. Вон, видишь, следы от них до сих пор видать. – Да, это верно, – сказал я. Мы прошли в горницу, она тоже была синяя, но кое-где краска уже облупилась, особенно в тех местах, где чаще всего прислонялись к стене. В горнице стояло несколько кроватей, дно в них было выложено досками. Пол скрипел под нашими ногами. – Чем не роскошь, – сказал Арнльоутур и, вытащив из кармана нож, поковырял подоконник там, где обычно подгнивает. – Похоже, гнили нет, – заметил он. – Не зал, конечно, но все-таки неплохо. Много ребятишек у них в этой комнате поумирало. Целая орава была у хозяев, только все как один хворые. Я потерял дар речи. Но Арнльоутур уже забыл об умерших ребятишках и показывал на угол: – Там, за дверью, у них лежала старуха, она была на попечении прихода. Ее разбил паралич – тридцать лет с постели не вставала. Вся скрюченная, беспомощная, и душа у нее была такая же кривая. Приход платил Йоусефу за ее содержание хорошие деньги, они его здорово выручали. Сколько он говорил, столько ему и платили, ведь, кроме него, никто не соглашался взять к себе эту старуху. – И давно она умерла? – спросил я, сам не знаю зачем. – Она умерла, когда у нас был тиф. Мы тогда еще радовались, ну те, кто платит коммунальный налог. Тиф, конечно, гость нежеланный. Он тем плох, что через много лет может вспыхнуть снова. Говорят, и в этом доме зараза сидит. – А разве здесь не делали дезинфекции во время эпидемии? – Как же, как же, была дезинфекция. – Кто ее делал? – Да этот, доктор. Оулавюр покойный. Бывало, всю душу своими церемониями вынет. Однако помогало. – Ну, а потом? Болел тут еще кто-нибудь? – Еще кто-нибудь? Разве чем другим, только не тифом. Туберкулез тут был, к слову сказать. Но это дело обычное, в те времена где его только не было. Заглянем в подвал? Я согласился. Подвал был низкий: под толстыми бревнами, на которых лежал пол горницы, едва можно было распрямиться. Середину подвала занимала каменная печь для копчения рыбы, рядом стояла плита для готовки, конфорки были тронуты ржавчиной. Чулан и кухня находились в одном помещении. – Я тебе говорил, тут все в порядке. – Арнльоутур провел рукой по коптильной печи. – Сажи вроде пока немного, но каменные трубы старые, того и гляди дадут где-нибудь трещину. Здесь всегда мрачновато. Говорят, в этом месте водится нечистая сила. Он передернул плечами и хрипло засмеялся. – Нечистая сила? – удивился я. – Ну да, нечистая сила, привидение. Говорят, от старухи и после ее смерти отделаться не удалось. Но я-то… я плюю на такие вещи. – Ей что, в земле не лежится? – Люди кое-что замечали. Кому и быть, как не ей? Шарит небось в чулане да на кухне, и правильно делает, ведь с ней при жизни как обходились. – Да, наверно, – сказал я. – Я понимаю, это все предрассудки, но у нас тут верят в такие вещи. Вот я и хотел, чтобы ты знал все как есть. Еще раз осмотрев стены и потолок, мы стали подниматься по лестнице. Теперь впереди шел я. Арнльоутур предложил получше осмотреть дом, но я отказался. Приятно выйти на свежий воздух – светило солнце, дул легкий ветерок. Пока Арнльоутур возился с замком, я подошел к камню для лошадей. Камень был мне по пояс сдвинуть его могли только двое или даже трое, хотя он и не казался чересчур тяжелым. Видно, нелегко было подтащить его к самому дому, выдолбить отверстие и установить на этом месте. Подошел Арнльоутур: – Совсем забыл, надо еще в сарай заглянуть. Он откинул крюк, распахнул ворота, подтолкнул меня внутрь, а сам остановился на пороге, глядя на крышу. – Вот тут он и повесился. – Арнльоутур указал на одну из балок. – На этой самой балке. – Повесился? – Я вздрогнул. – Кто повесился? – Как кто? Ясное дело, Йоусеф. Кто бы тебе, голубчик, продал этот дом, если б хозяин не удавился прошлым летом. Перекинул через эту балку веревку – и конец. Гвюдридур послала за мной, но, когда я пришел, его уже вынули из петли. Веревку перерезали, как только его обнаружили. Я выбрался из сарая. Арнльоутур помедлил на пороге. Заметив, что мне больше не хочется осматривать сарай, он подошел ко мне. Отодвинув рукав, я посмотрел на часы. – Сарай сейчас смотреть незачем, – сказал я. – Мне бы успеть на машину, которая возит молоко. Арнльоутур был разочарован. Он настаивал, чтобы я осмотрел еще двор и хлев – мол, постройка солидная. Но я не уступил, сославшись на то, что меня мало интересуют подсобные помещения. Арнльоутур вдруг сообразил, что к чему. – Ты ведь, наверно, не станешь заниматься хозяйством? Будешь приезжать сюда только летом? – Да, скорей всего так. Если вообще из этой затеи что-нибудь получится. – Для отдыха лучше места не сыщешь, – заговорил он. – Тут, под холмом, уютно, ветра нет, солнышко. Продукты всегда свежие. В рукаве ручья полно форели, птица всякая к концу лета прямо на телеграфные провода садится. Если хочешь, я могу присматривать за домом. Здесь хорошо, что и говорить. Я поблагодарил его, извинился за доставленные хлопоты и хотел распрощаться. Но он сказал, что хочет еще со мной потолковать. – До машины мне с тобой по пути. Шагая бок о бок, мы миновали луг и пошли к насыпи, по которой проходила дорога. По другую сторону насыпи было болото, и я подумал, что летом там должен гнездиться веретенник. Один старый знаток природы рассказывал мне о повадках и мудрости этих птиц. Арнльоутур был поглощен продажей хутора и говорил только о нем. Но я перебил его. – В том болоте гнездится веретенник? – спросил я. – Что? Веретенник? – Он удивился. – Да, залетает, проклятая птица, хуже травника. Видал, как у него на лету болтаются лапы? Чего о нем толковать. Главное – хутор, приятель, его надо покупать вместе с веретенником и всем прочим в придачу. А коли веретенники будут донимать, я их мигом перестреляю. – Этого не требуется, – ответил я. – Ну и ладно, – сказал он. – Дальше я не пойду. Советую тебе не откладывая потолковать с вдовой. – Да я еще не решил, нужен ли мне этот хутор, – уклончиво ответил я. – Как так не нужен! – Он фыркнул. – Смотри, пожалеешь. Я считаю, что ты покупаешь хутор на хороших условиях и думать нечего. Тебе его будто на блюдечке поднесли. – Это уж само собой. – А-а, понимаю, поторговаться хочешь, да? Я тут нарассказал тебе всякой всячины, которую не худо знать, вот и пользуйся этим. Скажи Гвюдридур, чтобы она цену не заламывала, товар-то с дурной славой. Только поосторожней там, как-нибудь полегче. Ей ведь некуда деваться с этим хутором, пусть радуется тому, что дают. – А разве она не нуждается? – Как не нуждается, нуждается, конечно. Потому и продает. Ведь вон как постарела через все эти дела, о которых я тебе говорил. Но цена на землю вроде растет, ты бы узнал получше. На вершине холма показался молоковоз, он стремительно приближался с востока. Арнльоутур энергично замахал руками, чтобы шофер подъехал к нам. Потом снова обернулся ко мне. Больше ему нечего было мне посоветовать, и он, довольный, пожелал мне удачи. – Я тут буду присматривать за твоей собственностью, – сказал он на прощанье. – Она будет под моим надзором, все, что там есть. А возьму я с тебя по-божески, сговоримся. Я поблагодарил его за услугу. Мы распрощались. Я поставил ногу на подножку и уже собирался сесть в кабину, как вдруг он положил руку мне на плечо. – Думаю, мне лучше поехать с тобой, вдруг старуха упрется и начнет ловчить с купчей, – шепнул он мне на ухо, словно не хотел, чтобы шофер узнал о наших делах. – Ты не думай, я вовсе не собираюсь вами командовать. Ничего подобного. Просто мне хочется, чтобы эта сделка состоялась. Ты меня знаешь.